Эти заметки о кинофестивале «Флаэртиана» должны были быть опубликованы месяц назад. Все это время у автора шла бурная дискуссия с руководством Пермского регионального правозащитного центра о возможности ее публикации на информационных ресурсах ПРПЦ.
В итоге статья в данном виде все же была решительно отвергнута как содержащая «элементы расизма». Автор ощущает это, как ущемление свободы слова. Поэтому он передал свою статью в «Пермский обозреватель», уповая на то, что в этой газете идеологическая цензура работает менее строго.
Пермь становится нешуточным фестивальным центром: «Арабеск», «Камва», «Сердце Пармы», «Флаэртиана»... Уровень фестивалей растет год от года, расширяется иногороднее и международное участие. И это очень приятно. Миллионный город должен быть бурлящим центром культурной жизни и культурного притяжения.
Главным героем фестивальных фильмов явился человек из третьего мира, одолевающий жизненные трудности и обретающий в этом преодолении некие новые качества. Это могла быть женщина. Такая, как шри-ланкийка Майоми в одноименном фильме англичанки Кэрол САЛТЕР, преодолевающая последствия цунами и пьянство брата. И как юная индианка Лакшми со своими сложностями в судьбе в фильме «Лакшми и я» индийского же режиссера Ништы ДЖАЙН, получившей за картину приз «Серебряный Нанук».
Просматривались и другие типологические черты западных общественных стандартов. Например, вполне характерное изображение России, особенно наглядно проявившееся в фильмах Павла ПАВЛИКОВСКОГО, кстати, председателя жюри. В его несомненно талантливо сделанном «Путешествии Достоевского» и в «Путешествии с Жириновским», случайно ли, сознательно ли сложившихся в дилогию, образ России накрепко связывается с образом шулера Хлестакова в разных его вариантах. С удовольствием, талантом, живописно показывает нам автор измельчание и одичание русских нравов в нынешнюю эпоху. Завершает впечатление его же фильм «Москва-Петушки», обращенный, разумеется, к автору одноименной бессмертной поэмы Венедикту ЕРОФЕЕВУ — спившийся, деградировавший русский гений был представлен на фоне деградировавшей же и разваленной России начала 1990-х, самых ее подвально-вокзальных мрачных и грязных углов и испитых лиц. «Позвольте, да не сам же я все это придумал, я же снимал то, что есть, – парировал мои упреки Павликовский, – ладно, я показал русских хлестаковых, а сам Гоголь тогда что же? Он ведь в отличие от меня не на деньги Би-Би-Си работал, не так ли?» Да, все, в общем-то, так. И, собственно, обвинять автора в определенном взгляде нельзя: ему так увиделось, что сделаешь... Но зрителю надо все же ощущать разницу в интонациях: у кого сквозь смех проглядывает боль, а у кого — отстраненное глумление и злорадство.
Оценивая кино, никуда не денешься от субъективности, то есть, собственно говоря, от себя. Для меня главными фильмами фестиваля стали три российских картины. «Фуга» Анатолия БАЛУЕВА — пожалуй, самого крупного деятеля искусства, порожденного коми-пермяцким народом, – была смонтирована еще 20 лет назад, но за это бурное время практически не устарела. Снимался же фильм на протяжении всего столетия существования кинематографа, поскольку автор собрал его из огромного количества кинохроники разных периодов и народов, объединив сюжетным и музыкальным развитием. В фильме нет ни одного слова ни за кадром, ни в виде титров. В итоге возникло грандиозное, космогоническое полотно земного бытия в XX веке, впрочем, осмысляющее и более широкие вневременные пласты. Эта картина, сделанная на самой заре перестройки, в уже свершившемся ощущении свободы, но при этом еще не впитавшая всех только нарождавшихся пошлых разоблачительно-разрушительных штампов, дает, быть может, больше для понимания новейшей человеческой истории, чем все вместе взятые публицистическо-назидательно-пропагандистские программы СВАНИДЗЕ и иже с ним.
Совсем другой фильм, сделанный на конкретных героях и в конкретном месте, снял Александр ГУТМАН. Это место — армянский город Гюмри. Значительная часть действия происходит на кладбище. «Если еврей снимает про армян, это дорогого стоит», – так, по его собственным словам, Гутман уговаривал сотрудничать с ним лучших армянских музыкантов. И оказался прав. Несмотря на грандиозную для документального кино продолжительность в 96 минут, несмотря на неспешность и медитативность, фильм завораживает и не дает от себя оторваться. Он создает кинематографический миф об армянском народе. Это армянский эпос и элегия одновременно, включающая и колоритнейший национальный юмор, и элементы трагедии античного накала.
Окончательно же добил меня страшный, пронзительный и обжигающий — не путать с вульгарно шокирующим! – русский фильм «Мать» Павла КОСТОМАРОВА и Антона КАТИНА. Впрочем, добавим справедливости ради, снятый с участием Швейцарии. В нем удивительно искренне показана простая и грубая русская жизнь умеренно маргинальных жителей сельской глубинки. В кадре избивают людей, унижают детей, напиваются до полного оскотинения, рассказывают о чудовищных событиях своей минувшей жизни. Почти все герои, включая самый светлый образ главной героини, разговаривают — не ругаются, а именно разговаривают — откровенно матерной лексикой. Это поначалу шокирует, но потом понимаешь, что иначе здесь быть не может. Иное было бы фальшью. Глядя на происходящее, думаешь: «Как же они смеют все это показывать? Где же они набрались такой духовной силы, чтобы прямо и бесстрашно смотреть в повседневные, то есть самые черные бездны нашей жизни?!..» И вдруг ловишь себя на мысли, что сам-то ты, соприкасаясь со всем этим в реальности, стыдливо отводишь глаза, подозревая, угадывая, но не желая признавать за реальностью столь безжалостных черт, сглаживая, приукрашивая для себя эту реальность хоть чуть-чуть. И реальность, сознавая, чего от нее хотят, как правило, охотно подстраивается, мимикрирует под твои вкусы. Подстраивается хотя бы в лице этих людей, не желающих пугать грубым естеством своей жизни случайно заглянувшего в нее человека из вне. В этом вечная беда русского интеллигента, не способного и не желающего по-настоящему видеть свой народ и свою страну. И настоящая жизнь проходит за кадром. Костомаров и Катин каким-то чудом взяли и поставили эту жизнь в свой кадр.
При всем при этом язык не поворачивается назвать этот фильм чернухой. Потому что видно, что авторы не стремятся вдарить нам по голове зрительными и лексическими ужасами, а спокойно и мужественно смотрят сквозь них в самые души – глубже, еще глубже, совсем глубоко... Я горд за пермского зрителя, который, в отличие от международного жюри фестиваля, оценил фильм «Мать» по достоинству и вручил ему приз зрительских симпатий. Лично я получил от «Матери» самое сильное зрительское впечатление, связанное с документальным кино за всю мою жизнь, за что бесконечно благодарен фестивалю и его устроителям. И жду теперь следующей «Флаэртианы».
