Страницы из дневника минометчика особо отличившейся в боях под Харьковом 20-й Гвардейской дивизии Вениамина БЕРЛИНА.
СПРАВКА «ПО»
БЕРЛИН Вениамин Владимирович. Род. 25.11.1924 в Перми. Рядовой запаса.
Окончил Пермский авиационный техникум (специальность «Авиадвигатели»). В 1942 г. был призван в Красную Армию. Окончил Пермское минометно-пулеметное училище. Служил в 20-й Гвардейской Краснознаменной ордена Суворова Криворожской стрелковой дивизии Юго-Западного фронта в должности минометчика. После тяжелого ранения в марте 1943 г. был демобилизован. В 1950 г. окончил Пермский сельхозинститут (специальность «землеустроитель»). Работал в системе ж/д транспорта. На пенсию вышел в 1978 г. Награжден орденом Отечественной войны, медалью «За отвагу» и др.
Трое детей, пятеро внуков, правнук.
Вениамину Владимировичу Берлину уже 90 лет. Ему трудно говорить: дают знать о себе раны, полученные в боях на так называемом Залиманском плацдарме в 1943 году. В одном из боев осколками от немецкой авиабомбы его ранило в спину. Три осколка, размером 0,7 на 0,9 на 1,3 см каждый, как записано в медицинской карте, он «хранит» в своем теле до сих пор…
– Когда ехал на фронт, думал, что дойду до Берлина. Фамилия у меня подходящая, – говорит Вениамин Берлин. – Но не получилось. Война из-за ранения закончилась для меня очень быстро. Никто не верил, что выживу…
Наша встреча с ветераном так и закончилась бы этим коротким рассказом, но Вениамин Владимирович на фронте вел дневник, где записывал не столько хронологию солдатских будней, сколько впечатления о страшной войне, на которую был призван безусым пацаном. Дневник, к сожалению, не издан, его нам предоставила жена ветерана Лидия Михайловна. С их позволения мы и предлагаем читателю некоторые эпизоды из жизни героя.
«Во-оздух! Ложись!»
«Не видно ни начала, ни конца нашей колонны. Нет машин. Лишь изредка – подводы. Самое тяжелое – волокуши. Это подобие легких широких лодочек. В них минометы с боекомплектом, лопаты, противогазы, мешки. Попеременно впрягаемся по двое в постромки и тянем, тянем…
Я благодарен судьбе, что нам не присвоили звания. Распоряжаться людьми, которые старше и опытнее, командовать… да никто и слушать не станет! А в себе-то я не сомневаюсь. Буду не хуже других. И ничто нам не страшно!
Сейчас нас выстроят на обочине. Будет посвящение в гвардейцы. Становимся на колено. Сейчас должны внести знамя.
– Во-оздух!
Над нами «юнкерсы». Они разворачиваются и заходят в пике.
– Ложись!
Нарастающий свист, разрывы, треск и грохот! Тяжко сотрясается земля. Страх сковал меня. Уткнулся лицом в снег.
После бомбежки церемония со знаменем возобновляется.
Продолжаем движение. Темнеет. Усталость дает о себе знать – клонит ко сну... Вторые сутки на исходе. Тепло, дорога раскисла. Многие сменили валенки на сапоги. Те, кто пил воду в дорожных колеях, совсем не могут идти. Всё лишнее – противогазы, стеклянные фляжки – полетело в придорожные кусты».
Какая длинная ночь
«Сколько времени прошло с момента первого выстрела? Часа три? Нет, наверное, не больше получаса. А наша рота уменьшилась наполовину. Меня не покидает чувство какой-то ошалелости, пустоты и досады…
Но день только начался. Незнакомый младший лейтенант сейчас поведет нас – оставшихся в живых 12 новичков – на пополнение стрелковых рот.
Наверху, пять минут хода – деревня Мосоров Байрак. В ней сильная группа противника. А приказ – взять деревню с рассветом – всё еще не выполнен.
Гуськом поднимаемся по дну небольшой балки. Передний уже достиг вершины, но только показался наружу, как в снег ударила пулеметная очередь. Вторая попытка – то же. Лейтенант командует идти в обход.
…Посылаю пулю за пулей в сгустившийся сумрак, пока ствол не раскаляется. Громко бухают наши редкие винтовочные выстрелы. Одолевает дремота.
Густо повалил снег. Белое покрывало тихо ложится на зловещее поле… Какая длинная ночь...»
«С нами Бог»
«Десяток догорающих дымящихся развалин. Уцелели только четыре хаты. У изгороди приткнулась самоходка. Несколько крытых грузовиков. Разбитая штабная машина. Валяются широкие немецкие битюги, поросенок. Трупы в зеленых шинелях и френчах тонкого сукна – матерые фрицы в крепких кожаных сапогах с короткими голенищами. Подметки подбиты гвоздями с гранеными шляпками. Ранцы с верхом из коровьей шкуры, широкие кожаные ремни. На массивной пряжке выбито: Gott mit Uns (с нами Бог).
Груды пустых бутылок и консервных банок. В глубокой траншее кипы байковых одеял – трофеи. Брать ничего не надо. Но соблазняет безопасная бритва и плоский фрицевский котелок с крышкой.
Из обломков обвалившейся хаты торчит печь с чугунным шестком: прикрыта заслонкой. Теплые криночки, полные сливок с подрумянившейся пенкой. У ребят немецкий хлеб. Буханки без корок, запакованы в плотный пергамент. Выпечка 1939 года. Суррогат. Никакого вкуса.
Оказывается, немцы после залпа, обрушившегося на них, опасаясь нашей атаки, выгнали из погребов женщин. Заставляли их кричать, чтобы русские не стреляли.
А за деревней – вот оно, это самое поле! Сразу же за немецкой траншеей цепями лежат наши ребята. За двое суток их припорошило снегом. Надуло плотные сугробики… Сколько же их!.. Только теперь до сознания дошла вся страшная картина происшедшего.
Меня бьет озноб… Выходит, зря пять с половиной месяцев муштровали нас: «Левое плечо вперед! Марш!». Учили: «Минометный взвод в наступление! В оборону!». Кормили белым хлебом, маслом...
Наваристые щи, греча с поджаркой в тяжком 42-м... Кормили на убой.
Так вот почему сидели в воронке командиры! Им просто было некем командовать».
