«Всегда знал, что буду режиссером»

Как юноша из коми-пермяцкой деревни зашел в большое документальное кино.

«Вернулся я на родину»

Над таежной, леспромхозовской Пармой, землей гиперборейской, далекой, висели ядреные звезды во всю ширь небес – шишечками, пригоршнями, гроздьями. Еще до спутников с ракетами. На этой плоской песчаной земле райцентра с дощатыми настилом тротуаров и чистейшим, молодильным воздухом легко дышалось и пелось школьнику Толе Балуеву.

Живая картинка кино была фантастичнее полета на Луну и навсегда захватила сельского парнишку. У себя в Кочево в середине 1950-х он слыл великим киноманом. Исправно зачитывался журналом «Новости искусства кино». С восторгом смотрел все фильмы, которые показывали в клубе, в том числе те, что детям до 16 лет смотреть нельзя.

«У Остапа Бендера была не одна сотня сравнительно честных способов разбогатеть – у меня столько же посмотреть кино», - говорит Балуев. - Как-то зимой завезли кино «до 16 лет», детей в клуб не пустили. Договорился с родственником. Он - в клубе, а я - на улице, на морозе. Стоял у заледенелого окошка и смотрел кино через протертую со стороны помещения проталинку на стекле. Время от времени проталинка от холода затягивалась, тогда я стучал в окошко – мой родственник, засмотревшийся на экран, не сразу, но приходил на помощь и расчищал помутневший глазок. Сеанс благополучно продолжался».

Увлечение кино было неразменной монетой, настолько героически-святым, что после школы и в голову не пришло ехать поступать во ВГИК.

Звуковая дорожка к фильму — отдельный разговор. Звук отдельно потрясал воображение. У юного киномана была еще одна тяга - классическая музыка. Выходил на берег речки к столбу с колокольчиком-громкоговорителем и подпевал радиотрансляции. Получалось неплохо. Сам поставил себе диагноз: «лирико-драматический баритон».

Понял, голосина есть. Пора переходить в профессионалы.

После школы рванул поступать в Московскую консерваторию. Знал, для певцов есть двухгодичное подготовительное отделение, туда зачисляют без специального музыкального образования. В комиссии послушали – голос хороший. Сказали: «В Перми у вас есть музыкальное училище неплохое». Заехал в Пермь. В училище говорят, кончились экзамены. Проявил настырность, нашел педагога – берут.

И тут дала знать о себе северная природная закваска. Стал неспешно размышлять наперед: «Хорошо, проучусь 4 года в училище, еще 3 года отслужу в Советской Армии, 5 лет - в консерватории. Итого – мне будет около 28 лет, глубокий старик. Не пойдет».

Неинтересные дела

Село не встречало героя с транспарантами. Встречало нехитрым разнообразием выбора.

Повествует о том шутейно: «И с этого дня я стал пить, курить и бегать за девками. Раньше времени не было. Киноман. Книгоглотатель. Всеми видами спорта занимался, включая баскетбол, при моем среднем росте. Работал два года инструктором райисполкома в Кочево, а до армии и колодцы копал, и учительствовал в школе. Мне 24 года, а я инструктор, неинтересным делом занимаюсь, пью водку и портвейн. Принял решение: так сопьюсь. И контррешение – поеду во ВГИК. Если не поступлю, все пойдет наперекосяк. Поступил с первого захода. Так я не стал алкоголиком».

Возвращение к себе

Было ли это возвращением к себе? Отчасти да. На селе какие перспективы по части кино? Киномехаником, что ли, стать?

«Может быть, удача выбрала меня. Поступил на сценарно-киноведческий факультет, что было труднее, чем на режиссуру. Дети советского бомонда учились там.

В тот год киноведами пожелала стать целая куча детишек. Дочка министра кино, первого зама, Клары Лучко, сын Бориса Андреева, отпрыски кинофункционеров Таджикистана, Туркменистана. Курс - человек 15.

Со всей России я был единственный, кто поступил без блата и направлений», - подводит итог своей докинематографической жизни Балуев.

«В институте моим приятелем был никому неизвестный тогда Валера ПРИЕМЫХОВ. В общаге жить нам было не в кайф. Деньги надо было зарабатывать. Приемыхов устроился техником-смотрителем на Пятницкой в Замоскворечье.

Ему дали комнату в коммуналке. Закрепили участок – дворик подметать. Потом нашел крутую халтуру – в библиотеке дворником. Пыль книжную мести. А прежнее место отдал мне.

Еще пара друзей была, выпивать, веселиться к нам приезжали. Ритуал был заведен: Родину любить через Красную площадь. Все мы из провинции.

В разгар веселья и чтобы через пять минут не оказаться на Красной площади? Однажды не дошли. Толкались на тротуаре. Меня затолкнули в витрину магазина. Витрина рассыпалась, мы – врассыпную. Менты. Я побежал, самый мелкий. Они за мной. В отделении стали оформлять бумаги. Я прошу в институт не сообщать – стипендии лишат, выгонят. Тут ребята приходят: «Вяжите и нас! Мы разбили». Менты такого не ожидали. Валера, обаятельный, общительный, уговорил их. С нас взяли честное слово, что внесем деньги за разбитое стекло. И отпустили безо всяких бумаг.

В Замоскворечье памятник великому русскому драматургу Островскому стоит. Еще один ритуал у нас был: ребята пьющие были, творческие. Если брали гамзу, такое вино в сетке, то обязательно шли к Островскому, вставали друг другу на плечи и вешали пустую бутылку на уши Александру Николаевичу. Любили Родину через Красную площадь и через памятник драматургу Островскому».

Кино – веселый разговор

На Свердловской киностудии сперва три года отсиживался в редакторах.

Как режиссеру Балуеву принесла известность десятиминутная лента «О, велосипед!» - яркий, неожиданный рассказ о привычной вещи. Текст сочиняли вместе с Зиновием ГЕРДТОМ. Этот классический чтец и озвучил фильм. Потом лет 10 фильм крутили по двум каналам центрального телевидения, потому что всего каналов было два.

С тех пор в редакторах отсиживался не раз.

«В лучшие годы много не снимал. Много не давали. Снимешь что-нибудь — и отходняк – в редактора. Не отвечаешь, вроде бы. Это и спасло, - рассказывает Балуев. - У киноведа более широкий взгляд на кино».

Не был бы киноведом-киноедом, время сожрало бы самого. Балуев считает, что после Шукшина, Кончаловского, Тарков-ского на рубеже 1970-х единственный заметный режиссер появился - Вадим Абдрашитов. Остальных система скушала под разным соусом. Новая фигура появилась только на рубеже 1980-х – Сокуров.

Анатолий Балуев пробовал себя в игровом кино, но остался в документальном. Потому что искренне считает, что самое лучшее художественное кино - это документальное. В нем предельная, непридуманная жизненная правда, в нем свободный полет и плавание. Творческие решения там подсказывает сама жизнь.

Его известную кинотрилогию о коми-пермяках («Мы были дымом», «Волны», «Тупи-тап») часто называют этнографической. Режиссер не согласен: «Обо мне принято говорить так: с Коми-округа, мол, чайник, певец родных коровников. Никакой я не этнографический режиссер – я снимаю про человеческие фильмы».

Стирается все. Профиль императора с тяжелой чеканной монеты. Легионы безымянных героев стираются временем в пыль, а пыль развеивается по ветру. У художника творческое противостояние легионам времени и когортам императоров.

Балуев вспоминает, как день рождения в детстве ему испортил сам кремлевский диктатор: «5 марта 1953 года мне исполнилось семь лет, а меня никто не поздравил. В тот день умер Сталин. Так я стал антисталинистом».

«Мне седьмой десяток, а я не только хочу, но и могу. Мои ровесники или не снимают совсем, или снимают туфту. Я — не стерт.

А так кино – веселый разговор, кино – дело живое».