Двойной бенефис о том, как трудно живется артисту в провинциальном театре, поставили в ТЮЗе.
Во-первых, спектакль вышел к 50-летию артиста ТЮЗа Николая ГЛЕБОВА, а во-вторых, в самой постановке основная интрига закручивается вокруг бенефиса господина Тигрова, которого исполняет Глебов. Это постановка формата "театр в театре".
За основу спектакля режиссер Михаил СКОМОРОХОВ взял пьесу московского драматурга Сергея КОРОБКОВА "Актерская погибель", написанную специально для пермского театра. Но в данном случае Коробков выступил, скорее, как умный театральный критик, человек постмодерна, а не оригинальный автор. Он взял водевили Антона ЧЕХОВА ("Медведь", "Предложение", "Лебединая песня"), перемешал их с его же рассказами, сдобрил популярными цитатами из "Чайки" и "Вишневого сада" и "сшил" все это собственным текстом. "Костюмчик", скроенный из разных стилей, оказался крепким, хорошо сидящим и, наверняка, носким.
Действие пьесы происходит в провинциальном театре, и это вам, мягко говоря, не Голливуд. Труппа готовится к бенефису, антрепренер сбивается с ног, организует, договаривается, старается… А ведущий артист так неделикатно запил, что задачей всей остальной труппы становится привести его к вечеру в чувство. Примененное ноу-хау – средство от запоя – сильно смахивает на смертельный алхимический номер.
Наконец, зрители осчастливлены, честь антрепренера спасена, спектакль состоялся, и с успехом. Блеск, шум, аплодисменты, фейерверки и шампанское!.. Но кулисы закрываются, и вот оно снова – закулисье. А был ли вообще праздник?
Так называемая вечная актриса (Ирина САХНО), которая состарилась и давно уже ничего не играет, ходит привидением по театральным задворкам, невпопад и не к месту декламирует фразы из ролей, которые когда-то играла (например, "Шкафик мой родной…" или "Посмотрите, покойная мама идет по саду" из "Вишневого сада"), или случайно вываливается из-за кулис. Героиня Ирины Сахно, очевидно, списала себя с картины Серова, но ее Ермолова, со сложенными внизу руками и благородной осанкой, предполагающей высокомерный гордый взгляд большой актрисы, – жалкая и нелепая. "Ермолова"-Сахно, повредившаяся рассудком на почве беззаветной любви к театру, – лишь бледное подобие оригинала. (Кстати, роль Сахно, монументальная в своей "немоте", достойна "золотых львов" и "пальмовых ветвей".)
Старый суфлер Никита Григорьевич – это Фирс-приживал, в обязанности которого входит не то чтобы реплику подсказать из своей будки, а всех актеров приласкать, пожалеть. Театр – его дом, никому он больше не нужен. Другого приюта нет и у самих артистов. Местная звезда (и запойный пьяница) Григорий Дикобразов (Валерий СЕРЕГИН) – чертовски талантлив и популярен у публики, но спит в гримерном сундуке...
Но какими бы не были несчастными, одинокими, опустившимися актеры, на сцене они – звезды. О том, что происходит по ту сторону сцены, Михаил Скоморохов ставит часто и с большой охотой – об этом режиссер репертуарного театра знает все. Жить актерам в театре тяжело, безденежно, порой невыносимо, но все-таки в нем можно укрыться.
Исключая парочку сцен, противоречащих хорошему вкусу, когда комика Дикобразова пинают под зад, а "героиня" Ирины Сахно шмякается в торт лицом, спектакль можно считать тонким, остроумным, сделанным крепко и профессионально.
Чеховские водевили сыграны хорошо, талантливо, смешно. От длинного мундштука и способа выпускать изо рта табачный дым, манеры хохотать в разных тембрах Валентины ЛАПТЕВОЙ в роли Натальи Степановны в "Предложении" – глаз не отвести. Вдову из "Медведя" играет Наталья ПОПОВА, которая будто создана для этой роли. Персонаж Николая Глебова, грубоватого, угловатого вояки, тоже неплох.
Особенно замечательны романсы, которые исполняют главные герои водевилей. Музыку к ним написал Никита ШИРОКОВ, который теперь все больше работает со столичными театрами, а смешные, ироничные тексты – от артиста ТЮЗа Вячеслава ТИМОШИНА и пермского поэта Ксении ГАШЕВОЙ.
Блеск и нищета театра – две его равные стороны, причем в последнюю заглядывать опасно. В финале герои отправляются в близлежащий кабак, чтобы отметить бенефис, и за порогом театра их встречает холодный, чужой мир, в котором, правду говоря, жить не очень хочется. Да и театр, когда вырубают софиты, перестает быть храмом искусства, где живет все самое светлое, интеллигентное и положительное. Символ-чайка, обосновавшийся благодаря Чехову на занавесе МХАТа, опущен в спектакле до уровня фарса. Очевидно, он утратил всякий смысл не только для зрителя, но и для актеров, банально выхолощен, точно так же, как и вырванная из контекста реплика "Ермоловой"-Сахно: "Я чайка, я актриса!". Подвешенная в воздухе бутафорская птица в финале обрушивается на пол...
Но все-таки театр, по Скоморохову, лучше жизни: он – веский аргумент, который заставляет жить. По крайней мере, артиста.
