«Модным» бизнесом в Перми заниматься крайне сложно, но именно он лежит на хрупких женских плечах.
Ирина ФИЛИЧКИНА – один из лучших в России преподавателей по конструированию одежды, а Школа моды Ирины Филичкиной («МиФ») – единственная в нашей стране, готовящая модельеров-конструкторов высшей категории по немецкой методике кроя Muller & Sohn.
Ирина Филичкина – не просто бизнес-леди и креативщик, она – просветитель. Каждый день г-жи Филичкиной расписан на год вперед, в Перми ее можно застать нечасто, поскольку в родном городе она проводит всего треть времени в году. Ездит по всей России (а также зарубежью) с лекциями по конструированию одежды, философии моды, имиджу и марчендайзингу. При этом успевает переводить книги, вести модные рубрики в глянцевых журналах, принимать участие в различных фестивалях моды и даже радиопроектах, воспитывать двоих детей и устраивать стильные веселые хеппененги.
Мы разговаривали с Ириной накануне ее очередной командировки в Москву и Мюнхен – о школе «МиФ» и личной жизни.
– Ирина, слышала вашу фразу, что то, чем вы занимаетесь в Перми, бизнесом назвать сложно. Почему? Ведь у вас собственная школа моды?
– Все, чем я занимаюсь в Перми, называется, скорее, благотворительностью, чем зарабатыванием денег. Иногда я думаю, что являюсь несчастливым обладателем школы моды, которая ощущается порой как ярмо. Я считаю, что обязана отработать деньги, которые в свое время вложило правительство Германии в мое обучение: меня научили для того, чтобы, вернувшись, я могла свои знания передать огромному количеству людей. Порядка 10 тысяч человек по стране мною уже обучены. Для себя я заработала славу в модных кругах. Это в Перми меня знают только как модельера и не понимают, что такое конструктор одежды.
Со мной встречается правительство Башкортостана и Татарстана для того, чтобы обсудить проблемы развития легкой промышленности. А в Перми я даже не знаю, с кем разговаривать по этим вопросам. Как-то зашла в областную администрацию и была крайне удивлена тем устаревшим списком швейных предприятий за 98-й год, который мне дали, – большинство из них не существуют давным-давно.
Надо реально смотреть на вещи: если в Пермской области швейная промышленность не развивается – значит у моей школы, готовящей специалистов для легкой промышленности, шансов для выживания крайне мало. Поэтому я набираю очень маленькие группы, чтобы готовить креаторов. Если из десяти человек один стал звездой – это достижение, а из нашей школы их вышло много: Ремизова, Игнатьева, Хельга, Гладких, Ольга Лесничая, Женя Гребенщикова, Макс Максимов, Ирина Сметюк. Еще не было ни одной «Бриллиантовой булавки», чтобы мои ученики не вошли в список призеров.
– Школа недавно перебралась в новое помещение. А что стало с тем, которое вы с таким воодушевлением отстраивали?
– Действительно, столько было вложено средств, сил, просто волонтерского труда. Мы содрали там семисантиметровый слой штукатурки, под которым обнаружили старинную кладку. Была мечта потихонечку расширяться. Но аренда за это помещение выросла за четыре года в шестнадцать раз! Планировать бизнес при таких условиях невозможно. Смета на учебный год утверждалась в сентябре, а новая арендная плата приходила в январе. Что, я приду к ученикам и скажу, что вот вы платили 40 тысяч, а сейчас будете 80? На сегодняшний день у нас идет судебная тяжба с департаментом имущественных отношений. Наш долг за помещение 200 тысяч рублей. Через суд мы могли бы эти деньги возместить, если будут учтены средства, вложенные нами в ремонт здания. Но когда же мне судиться, если меня люди ждут в разных регионах страны, мне надо лекции читать?! Вообще, это не мой стиль поведения – вступать в судебные тяжбы. Когда бывают конфликтные ситуации, я часто полагаюсь на авось, отпускаю вожжи. В трудовых буднях, наоборот, беру все в свои руки, а судебные тяжбы… боюсь, они могут меня просто разрушить.
– Как существует школа сейчас в этих трех комнатках?
– Из-за невозможности снимать большое помещение для школы, мною было принято очень непростое решение закрыть дневное отделение и оставить только заочное. Поэтому школа функционирует в Перми только два раза в год. Теперь мы арендуем аудитории в различных учебных заведениях города. Хотелось бы, конечно, комфорта, уюта, старинной пермской атмосферы… Ученикам приходится пробираться через наши рабочие окраины, в нищие учебные классы. Меня это очень беспокоит: как Пермь будет выглядеть в глазах приезжих? Я сама иногда ненавижу такую Пермь: за ее грязь, трещины в асфальте, за невозможность ходить на каблуках, хамство водителей. Но эта нелюбовь как боль, скорее.
Когда в школу приезжают преподаватели-иностранцы, я сажу их в машину друзей и показываю город.
– А какую Пермь вы показываете своим гостям?
– Купеческие особняки, улицу Ленина, Сибирскую, участки Кирова и Комсомольский проспект, набережную Камы, Кафедральный собор, Дом Дягилева. Показываю здание, в котором работал архитектор Родченко. Обязательно вывозим их на Сылву и Чусовую.
– Хорошо. А новое помещение сейчас существует как офис или ателье?
– Это творческая мастерская. Мы не принимаем заказы от населения. Девочки здесь стажируются, потом они уходят в свободное плавание, раньше я это расставание переживала тяжело, но, господи, у меня же призвание такое: научить и отпустить.
Мы создаем имидж для лучших ресторанов города, для ресторанов с национальной кухней, в том числе.
В Баварии, например, даже у самого продвинутого дизайнера есть в шкафу национальный костюм, который надевается по праздникам. Когда я училась в Muller & Sohn, все ребята (они были из разных стран) привезли национальные костюмы, а я не привезла. В современной России его просто нет. Русский костюм по-прежнему очень сложно воссоздать, потому что мастерства не хватает, даже в элементарной вышивке крестом, крой сложен и иногда непонятен. Есть какие-то вещи в пермском музее, но костюм гораздо шире, богаче. Чтобы создать настоящий кафтан, нужно его хорошенько изучить, но для этого даже нет достойной литературы. Господа Кузяевы заказывали у меня русские национальные костюмы, но я не считаю, что они мне удались вполне. Я, кстати, возможно, напишу диссертацию по крою костюма 5-6 веков.
– Вы шьете для бизнес-элиты?
– Я не могу сказать, что Кузяевы стали моими постоянными клиентами – они обратились ко мне как к аналитику моды, к тому же способному обеспечить достойное качество товара. И в данном случае меня интересовала даже не цена вопроса и статус клиента, а возможность эксперимента, к которому подключился исследовательский азарт.
Одевали мы «Урал-Грейт», шили фраки для их рекламной кампании «Бери выше». Приходилось вставать на табуретку, чтобы измерить длину спинки.
Бывают клиентки, которые приходят ко мне и говорят: «Сшей мне так, так и так». Я отвечаю: «Вон ателье напротив. Если ты точно знаешь, что тебе нужно, иди туда».
Мне интересно отрабатывать сложные фигуры, сложный крой, поэкспериментировать, чтобы потом на уроке рассказать об этом своим ученикам.
– А что такое конструирование одежды?
– Я как-то таксисту сказала, что конструирую одежду. А он ответил: «Что там конструировать, взял кусок ткани, отрезал!». На самом деле это такая же сложная наука, как конструирование кораблей, например. Только в одежде меньше деталей. Нужно представить тело человека в разобранном виде, как бы развернуть его. Так как реально это невозможно, то все надо посчитать, померить, понять. Это обычная тригонометрия, математика. Кто-то это делает эмпирическим способом.
– А сказывается ли на результате то, как шьешь: эмпирическим путем или с помощью конструирования?
– Это все равно, что больной человек обращается к экстрасенсу или к врачу. Я приемлю оба варианта – лишь бы больного излечили.
– Расскажите, как вы познакомились с Александром Васильевым?
– На «Бархатных сезонах» в Сочи. Там замечательная, располагающая за бутылочкой домашнего грузинского вина к знакомствам атмосфера. Он человек непростой, и когда мы в первый раз встретились с ним, он вообще школу конструирования не признавал и считал, что одежду надо шить, пользуясь эмпирическим способом. Сейчас он предложил мне даже читать лекции по конструированию одежды в МГУ в рамках своего курса «Менеджмент моды».
– Сейчас вы шьете для Васильева фрак?
– Да, к ноябрю, к его дню рождения. Это будет фрак конца 19 века, потому что он максимально приближен к современному, отличается только крой рукава: сверху он «фонариком» и плечевой шов смещен на спинку. Я с удовольствием его сошью, и потом это же, в определенной степени, реклама нашей школы. Я ему сказала: «Можно я буду говорить, что ты у меня одеваешься?». Он ответил: «Да, конечно!». Этим приемом, кстати, в начале века пользовались многие художники-модельеры: заманивали к себе богатых, известных клиентов, фотографировали их и выставляли в витринах, где клиенты оставляли так же слова благодарности модистке такой-то.
– Что вы считаете самым важным в вашем деле?
– Для меня важно ощущение востребованности. Я родилась с этим. Понимаю, что это в определенной степени паранойя: желание быть признанной. Но из двух известных психологов – Фрейда и Адлера – мне ближе последний. Фрейд мне не близок и непонятен. Человеком движет социальный фактор. Давайте посмотрим на пенсионеров: так ли уж им интересен секс? Но они чахнут и задыхаются, если становятся не нужны своим внукам. То же самое движет и мною. Пока есть звонки из разных точек России – школа «МиФ» будет. И Перми нужны подобные креативные центры.
– Вы переводите книги с немецкого. То есть с языком не было проблем, когда вы поехали на стажировку в Германию?
– В школе был английский, причем владела я им не очень, но особенно не напрягалась, потому что всю жизнь считала себя неспособной к языкам. И вдруг такая стажировка подвернулась, я решила, что обязательно должна ехать в Германию. Тогда был популярен журнал «Бурда», в котором печатались выкройки, мне хотелось знать, как все это делается. Когда я пришла к преподавателю немецкого, на меня посмотрели, как на тяжело больного человека и сказали, что у меня нет никаких шансов. Тогда я просто поменяла преподавателя. Уже через месяц я проходила собеседование с немецким представителем компании Muller & Sohn. Причем подала себя в качестве представителя школы, которая готовит специалистов для крупнейшей в стране швейной фабрики, отметила, что наш город раньше был закрытый, теперь – открытый, где женщины хотят наряжаться и быть красивыми, и вообще наша Пермская область – это как вся ваша объединенная Германия, и эту область представляю я одна. Немец понял, что он просто не может меня не взять. Он так заметался по комнате, а я не понимала, что он мне говорил, но улыбалась, кивала головой, говорила «Ja». Потом мне перевели. Он говорил, что очень переживает, что мне придется жить в Германии, говорить на немецком языке, причем на профессиональном. И еще три месяца здесь я изучала немецкий язык. Когда приехала в Германию, меня представляли так: «это Ирина, она не по-немецки ничего не понимает». А через восемь месяцев я приехала с отчетом о практике, у меня было шесть сертификатов с отличием.
Продолжение следует.
