В вице-губернаторе Николае БУХВАЛОВЕ погиб поэт. Убедиться в этом можно, сопоставив тексты, отражающие речь премьера 5-6-летней давности, с текстами теперешними.
Тогда (5-6 лет назад) Николай Ювенальевич был гендиректором ЖБК-1 – предприятия, производящего железобетон. Восторженность и умеренная экспрессивность – два атрибута его речи в тот период. Разумеется, техническое образование, как и сам дух производства, не позволяло Николаю Ювенальевичу взмыть в абстрактные выси. Быт предприятия – вот что его волновало. Именно в быте он находил нечто возвышенное и прекрасное.
Восторженность пронизывала все словесное творчество гендиректора ЖБК-1: «Вот уж не надо делать из меня мессию! У ЖБК-1 с самого начала были определенные плюсы. <...>Наших спецов – формовщиков, крановщиков – постоянно стараются переманить все, кому не лень. А главного технолога Валерия Максимовича Лопатина на заводе даже побаиваются – специалист старой закалки, дотошный человек, редкий педант. Только попробуй нарушить нормативы! Контроль суровый. Это – традиция». Иногда, правда, чувство возвышенного ставило Николая Ювенальевича по ту сторону смысла: «Учился управлять производством, вот и применяю свои знания на практике. Составлять план, говорить – что с главным бухгалтером, что с технологом – на их языке, утеплять окна, ремонтировать туалеты – все это мне нравится! И, по-моему, получается». Смысловой ряд, который включает в себя «составлять план» и «ремонтировать туалеты», равнозначным быть никак не может. Да и ремонтировал ли туалеты Николай Ювенальевич? Впрочем, для поэта личный опыт не столь важен, главное все же «штиль».
Основное, что выделялось в речи нынешнего премьера, – ее разговорный характер, совмещаемый с поэтичностью повествования. Его речь была насыщена риторическими оборотами и метафорами, пусть и незамысловатыми: «стоит попотеть», «на полную катушку», «как Бог на душу положит», «кому не лень». Потому и речевые ошибки Николая Ювенальевича были тогда довольно просты, неспецифичны. Скорее, они были вызваны речевой избыточностью и неумеренностью. Вот пример переноса (не метафорического) человеческих качеств на неодушевленный предмет: «Люди на заводе поверили в себя, почувствовали интерес к работе... Ради этого стоит попотеть. В конце концов, завод помог мне самоутвердиться. А я, надеюсь, – ему». «Самоутвердившийся завод» – звучит как-то странно.
Но все же. Речь Николая Ювенальевича тогда – речь живая, полная образов: «Почему-то считается, что предприятие – дойная корова. Сейчас спокойно живет тот, кто-либо совсем «мертвый» (взять с него уже нечего), либо монстр, что решает свои проблемы, так сказать, политически. А середнякам, вроде нас, достается на полную катушку». Что произошло с «коровами» и «монстрами», когда Николай Ювенальевич начал свое восхождение по карьерной лестнице, мы не знаем. Возможно, рождение политики из духа поэтики было тяжелым, и вторая – не выдержав родов – скончалась.
Здесь уместно вспомнить положение, язык – это Другой. И этот Другой зачастую активен. Как это понимать? Другой – нечто внешнее по отношению к нам, но в то же время воздействующее на нас и определяющее нас. Попадая в какую-либо сферу деятельности, мы усваиваем ее правила и нормы, в том числе и языковые. Язык воздействует на сознание и довольно часто делает последнее, как ни парадоксально это звучит, средством своего выражения. Поэтому риторическое искусство состоит в умении, оперируя языком, оставаться субъектом этого языка. Не допускать его (языка) господства. Николаю Бухвалову это не удалось. Его индивидуальность, за редким исключением, растворилась в застывших схемах бюрократической речи: «Первое – создан фонд содействия жилищному строительству и приобретению жилья, в рамках которого выделены средства на разработку градостроительной документации для области в целом и отдельных территорий, а также – на программу расселения из ветхого и аварийного жилья»… «В ближайшее время мы вправе ожидать резкой активизации работы фонда».
Данное повествование – типичное проявление чиновничьего языка, для которого столь характерна номинализация. Номинализация предполагает замену действия понятием о действии. Например, глагол заменяется отглагольным существительным. Что у Николая Ювенальевича обнаруживается в избытке: реализация вместо «реализовал», активизация вместо «активизировал», разработка вместо «разработал». Очевидно, та же реализация отнюдь не означает и даже не предполагает, что нечто уже реализовано. Из процесса, таким образом, вытравливается всякий субъект, отчего процесс становится безличным. Не ясно, кто отвечает за то или иное действие? Поэтому безличная речь – один из способов установления господства у чиновника.
При ответе журналисту (объемом около 2 тыс. знаков) на один лишь вопрос Николай Бухвалов умудрился употребить порядка 14-ти отглагольных существительных (приобретение, расселение, освоение и etc.). И это не учитывая двух-трех десятков деепричастий, причастий и инфинитивов, также свидетельствующих о желании чиновника снять свою ответственность за происходящее. Можно сказать, что в целом речи премьера присуща «глаголобоязнь». Он старательно избегает глаголов, которые указывают на него, как на субъект действия. Обезличивание доходит до такого состояния, что уже нельзя дать оценки происходящему: «Теперь в его (ипотечного фонда – Д. В.) распоряжении – 130 млн руб., и больше нечем оправдывать низкие объемы ипотечного кредитования в регионе». То ли Николай Бухвалов жалеет «что больше нечем», то ли еще что.
Существенную черту чиновничьей речи составляют цепочки слов, взятых в одной падежной форме. Для языка премьера это совершенно обычное явление: «комплекс первоочередных мероприятий активизации жилищного строительства», «со стратегическим иногородним инвестором», «принципы организации развития жилищного строительства». Не чужды Николаю Бухвалову и усложняющие речь конструкции: «в частности», «тем не менее», «собственно», «по большому счету».
Местами встречаются шедевры чиновничьей «фени»: «По большому счету, осталось акционировать ипотечный фонд и организовать работу управляющих компаний, которые призваны оптимизировать освоение крупных строительных площадок по принципу комплексной микрорайонной застройки». Тут мы обнаружим и номинализмы, и нагромождения смыслов, и неоправданное применение иностранных слов. Подобные повествования соединяется у премьера типичными для бюрократической речи связками: во-первых, во-вторых, первое, второе, третье. Их функция – привносить упорядоченность в безлично осуществляемые действия. Язык, «говорящий» через Николая Ювенальевича, имеет одну задачу – создать впечатление, что все происходит «само по себе».
Мысль бывшего гендиректора ЖБК-1 поэтому оказывается погребена под грудой канцеляризмов и чиновничьих штампов, что создает впечатление беспомощности премьер-министра перед неумолимо наступающей языковой реальностью. Бюрократический язык теперь использует Николая Ювенальевича в своих (вероятно, сугубо корыстных) целях. Поэта задушил чиновник.
